Витте Сергей Юльевич,

(1849-1915)

ВИТТЕ, Сергей Юльевич (1849-1915), рус. государственный деятель.

Отец Витте был обрусевший немец из прибалтийских губерний б. Российской империи, принявший православие, чтобы жениться на девушке из рус. помещичьей и чиновничьей (отец был одно время саратовским губернатором) семьи Фадеевых, где обожали царя, соблюдали посты, ходили в церковь, а между собою объяснялись преимущественно по-французски. Отец B. стремился усердием к православию и рус. «нaродности» загладить воспоминание o своем нем. происхождении и не выучил даже сына нем. языку (что B. не без гордости отмечает в своих записках).

Рано потеряв родителей, B. воспитывался в семье дяди по матери, ген. Фадеева, известного в свое время националистического писателя и военного авантюриста (Фадеев одно время командовал армией египетского хедива; Щедрин изобразил его под именем «странствующего полководца Полкана-Редеди»). Обстановка и здесь была ультра-монархическая и «православная» — она дала B. закваску, к-рую он сохранил на всю жизнь.

C ранней юности он обнаружил большую приспособляемость и уменье находить «протекцию», без к-рой в бюрократической России 19 В. нельзя было ступить шагу. По протекции B. кончил гимназию и поступил в Одесский (тогда «Новороссийский») ун-т, где окончил математический факультет, по протекции попал на ж.-д. службу, не будучи инженером, по протекции легко выпутался из беды, к-рая погубила бы менее ловкого человека: во время мобилизации 1876 (перед Русско-Турецкой войной), вследствие грубого небрежности ж.-д. администрации, на Одесской дороге, где B. заведывал службой движения, свалился под откос воинский поезд, при чем погибло несколько сот солдат; несмотря на большой «нажим» сверху, суд приговорил B. к довольно продолжительному тюремному заключению, но, благодаря покровительству личного друга Александра II, графа Баранова, B. отделался несколькими днями ареста. Мало того, еще находясь под судом, он был сделан начальником всех ж.-д. сообщений тыла армии, действовавшей в Румынии и Болгарии, что впервые сделало его известным «высшим сферам» и самому царю.

Организатором он оказался превосходным, но для бюрократической карьеры этого было мало. B. это понимал и всячески стремился «выдвинуться» обычными в то время путями. После 1 марта 1881 (см. Александр II) он вступил в члены «Священной дружины», конспиративного черносотенного сообщества, ставившего своей целью борьбу c террористами их же оружием. B своих записках B. приписывает себе даже первую идею этой организации, что не подтверждается другими показаниями. Как бы то ни было, членом «дружины» B. был активным и ездил по ее поручению за границу для слежки за русскими эмигрантами. Когда «дружина», вследствие бестолковости руководителей и вороватости низшего персонала, провалилась, B. временно совсем махнул рукой на карьеру и занялся наживанием денег.

Репутация хорошего организатора ж.-д. дела легко доставила ему ряд крyпных постов на частных ж. д., и в середине 1880-x гг. он был уже управляющим всей Юго-Западной сети. Тут неожиданно подошел «случай», к-рого B. ждал так давно.

Во время одной поездки Александра III в Одессу B. заметил, что царский поезд подвергается огромной опасности, т. к. его, в виду его колоссальной тяжести, пускают с товарными паровозами пассажирской скоростью: но товарные паровозы к такой скорости не приспособлены, они расшатывают при этом колею и могут вышибить рельс. Витте распорядился сократить скорость царского поезда. Это было встречено сначала двором и самим Александром III очень плохо, но когда через несколько недель, при возвращении царской семьи из Крыма, поезд, вопреки совету B., пустили пассажирской скоростью и предсказанье В. оправдалось буквально — царский поезд слетел под откос (в окт. 1888),о «дерзком» пророке сейчас же вспомнили. B. был вызван в комиссию, изучавшую причины катастрофы, и блестяще доказал свою теорию.

C этого времени он уже не сходит c придворно-бюрократического горизонта. Александр III твердо его запомнил и сразу же наметил в министры путей сообщения. Сделать, однако же, «коммерческого служащего» сразу министром было до такой степени вне всяких бюрократических обычаев, что и Александр III должен был c этим посчитаться: B. пригласили сначала на более скромный пост директора ж.-д. департамента министерства финансов. Департамент этот, создававшийся при непосредственном участии самого Витте, должен был взять себе всю экономическую сторону ж.-д. дела в России, всю его «душу», как выражался сам В.: за министерством путей сообщения оставалась одна техника.

Несмотря на всю привлекательность такого поста для железнодорожника-организатора, каким был В. он все же пошел и на этот пост не сразу, a поторговавшись: как управляющий Юго-зап. ж. д. он получал 50 т. p. в год, директору же департамента полагалось жалования всего 8 т.p. B. добился того, что ему, не в пример др. директорам, удвоили жалование.,

Три года спустя (в февр. 1892) В. сделался, наконец, министром путей сообщения. Но это ведомство, им самим выхолощенное, его мало прельщало. Работа в министерстве финансов показала ему широчайшие перспективы, открывавшиеся перед начальником этого ведомства, в те времена охватывавшего и промышленность и торговлю, а через ж.-д. департамент — и весь транспорт. По теперешнему, это было соединение ВСНХ, Наркомфинa, Наркомторга и НKПС; под конец сам B. нашел соединение слишком громоздким и не противился выделению торговли и промышленности в особое министерство (правда, он поставил во главе последнего своего человека, надеясь таким путем сохранить новое ведомство под своим контролем). Но первое время его увлекал грандиозный размах дела, и он говорил, что министерство финансов - единственное «настоящее» министерство.

Но оно было занято — министром финансов был Вышнеградский, когда-то начальник B. по Юго-Зап. ж. д., старый биржевой делец грюндерской эпохи 1860-70-x гг. Он сохранил привычки этой эпохи и в министерском кабинете и брал взятки. Об одной из них, очень крупной, дошло до Александра III. Тот спросил мнения B. и получил ответ, что по своим моральным качествам Вышнеградский вполне может быть взяточником, но что министру финансов технически, будто бы, невозможно получать взятки.

После такого отзыва Вышнеградский в глазах царя был замаран, и задача B. «сломать шею» своему сопернику очень облегчилась. Вышнеградского постиг легкий апоплексический удар, отразившийся на его умственных способностях; B. и это использовал — явился к Александру III перед одним из докладов Вышнеградского и c испуганным видом предупредил царя, что его министр финансов не в своем уме.

Так постепенно была расчищена дорога, и в авг. 1892 Вышнеградский был уволен, a B. получил его портфель. C таких тривиальных фактов приходится начинать историю целой эпохи в истории рус. капитaлизма — «эры B.». То, что последний достиг руководящего поста в области рус. народного хозяйства очень мелкими средствами, характерно для быта и нравов царской эпохи и для моральной физиономии B., объясняя во многом и его позднейшую карьеру.

Но, не будучи морально выше своих современников-бюрократов, B. несколькими головами превышал их по своему уму и организаторским способностям. Это был, несомненно, один из величайших министров царской России, самый крупный из русских министров финансов со времени Канкрина (см.) — министра финансов Николая I — и до самой революции: его непосредственные преемники и предшественники — мелочь по сравнению c ним.

Разумеется, «эра B.» не была его созданием. Она была подготовлена всей объективной обстановкой 1880-x гг.: с одной стороны, дешевизной капиталов на Западе [это великолепно использовал предшественник B., Вышнеградский, своими конверсиями (см.) перекачавший в Россию более полутора миллиардов золотых рублей], c другой стороны—аграрным кризисом, на фоне к-рого податная политика царизма быстро пролетаризировала массу русского крестьянства; на основе этих двух фактов — дешевых капиталов из-за границы и дешевых рабочих рук в России — возник тот бурный промышленный подъем 90-x гг., к-рый более всего объясняет «эру Витте».

Но не менее бурный подъем 1909-13гг.преемники B. сумели использовать только для того, чтобы втянуть Россию в отнюдь не необходимую, с точки зрения непосредственных интересов рус. промышленного капитализма, бойню. B. использовал подъем для того, чтобы чрезвычайно укрепить позиции абсолютизма, превратив его в «буржуазную монархию» настолько, насколько это вообще для абсолютизма возможно. Двадцать лет б. или м. успешной обороны против революции — вот что дала империи Романовых «эра В.».

Конечно, и в этой сфере — насаждения своеобразного государственного капитализма в рамках самодержавной монархии — B. не был совершенным новатором и не мог быть последователен до конца: обстановка феодального режима,c к-рой сам B. сжился c детства, этого не допускала. Реформы В. оставались частичными, но из частичных реформ это были самые крупные, какие Россия видала c 60-x гг.

Уже его кратковременное пребывание в ж.-д. департаменте министерства финансов и в министерстве путей сообщения ознаменовалось новыми ж.-д. тарифами: из них пассажирский, один из самых прогрессивных в Европе, впервые дал возможность воспользоваться ж. д. среднему обывателю — раньше переезд на далекие расстояния был доступен только богатым людям да чиновникам; гораздо важнее были товарные тарифы, без торговой монополии фактически отдавшие всю торговлю под контроль правительства, которое, путем дифференциального тарифа (см.), могло открыть или закрыть рынок перед любым товаром.

Колоссальным усилением мощи самодержавного государства была, далее, винная монополия (см.) (1895), положившая в казенный сундук всю ту прибыль, к-рой раньше пользовался торговый капитал в этой области; против реформы были не только все кабатчики, перед которыми должны были отступить в Германии Бисмарк и вся либеральная буржуазия, но и добрая доля помещиков, промышлявших винокурением, к-рым пришлось расстаться с «вольными» ценами на водку и подчиниться правительственной нормировке.

Еще больше ударила, по всему уже помещичьему классу, денежная реформа B. (1897) (см. Деньги). Неразменный бумажный рубль был святая святых помещиков и хлебных экспортеров; внутри страны он стоил дороже, чем на международном рынке, и на этой разнице все продававшие хлеб за границу наживали дополнительн. крупный барыш. Предшественники B. свято хранили поэтому низкий курс рубля; то, что Вышнеградский не всегда умел c ним справиться (хоть при нем министерство финансов доходило до прямой игры на понижение рус. рубля на загранич. биржах), сильно поколебало авторитет этого министра финансов. B. имел дерзость всему этому благополучию положить конец, введя золотую валюту, устанавливавшую раз навсегда единообразный курс рубля во всем мире. Это было выгодно и промышленному капиталу, получавшему из-за границы машины, и выгодно государству, платившему за границу проценты по займам, но это страшно восстановило против В. всю дворянскую массу,уменьшив доходы помещика.

Золотой реформой B. окончательно выявил свое лицо как министра финансов крупной буржуазии. В этом — классовый смысл его политики. Логическим выводом был бы переход от абсолютизма к конституционной монархии. Но для того, чтобы руководить и этим переходом, как он руководил подготовительными к нему экономическими реформами, y В. не было никаких данных.

Прежде всего, этот, фуксом кончивший гимназию, дворянский сынок, в университете ничего не изучавший, кроме математики, был политически более невежествен, нежели иной филер охранного отделения. Даже после революции 1905, c к-рой он думал бороться, он с трудом отличал кадета от эсера и не знал слова «большевик», смешивая всех революционеров в одну фантастическую, «анархически-революционную партию русскую».

B то же время с молоком матери впитанное холопство перед царской властью мешало В. сколько-нибудь полным голосом разговаривать и с монархией. B придворно-административных сферах В. был выскочкой и навсегда сохранил повадки выскочки, y которого в зобу дыхание спирает от каждого милостивого взгляда свыше. Когда Николай сделал его графом, B. три раза пытался поцеловать царю руку.

Наверху это замечали, знали, конечно, и o любви B. к деньгам (за свою карьеру он только легальным путем, подачками от казны, получил более миллиона на теперешние деньги, a оставил состояние в несколько миллионов, предусмотрительно помещенных в заграничных банках) и не уважали его.

Ни разу y В. не хватило духу прямо и открыто сказать Николаю, что нужно припустить к власти буржуазию, нужно дать равноправие крестьянам, что нужно, одним словом, для спасения романовской монархии вести политику не Павла I, a Наполеона III. Напротив, в самые серьезные моменты В. старался подслужиться и заслужить царскую ласку.

 B то же время, как и подобает холопу, он в глубине души ненавидел барина и оставил в своих записках такую ядовитую характеристику Николая и Александры Федоровны, какую только можно придумать.

Карьера B. достигла своего зенита в конце 1890-x годов. В первые годы нового столетия он явно начал колебаться — впервые o возможности отставки этого, казалось, «непременного» министра финансов заговорили после 1899, когда активный баланс внешней торговли в пользу России упал до 7 млн. (со 150 в начале 90-x гг.): палка явно была перегнута в пользу промышленной буржуазии слишком сильно, и дворянство имело теперь в руках аргумент против буржуазного реформатора — «разоряет Россию своей политикой». Но здесь старый делец был в своей сфере и быстро сумел выпрямить положение (средний баланс за 1899-1903 дошел почти до 200 млн.).

Его погубила окончательно та область, где было недостаточно делячества и спекулянтской ловкости, где нужен был кругозор большого политического деятеля типа Бисмарка, чего y В. не было при всех его способностях: «сломала шею» Витте внешняя политика.

Как умный человек В. не мог не понимать, что война может быть для самодержавия роковой. C этой точки зрения он должен был бы всячески воспротивиться дальневосточной политике Николая II,— oн позже понял это и в своих «Воспоминаниях», задним числом, пытается изобразить себя чемпионом мира в осторожности. Но в этих частях его «Воспоминания» наименее достоверны.

На самом деле в первые годы он поддакивал Николаю [во время Симоносекского мира (1895) требовал чуть не прямо открытия военных действий против Японии], a позже не решался ему перечить, даже в мае 1903,— когда опасность отчетливо сознавали уже столь мало гениальные люди, как посол в Японии Розен,— заявляя, что c главой военной партии, фаворитом Николая II Безобразовым, он, В., «по существу дела не состоит в разногласии».

Не понимая, что если конфликт c Японией непосредственно возник из-за Кореи, то спор с Англией и Соед. Штатами,— a без поддержки их Япония не могла воевать,— идет из-за Манчжурии, он стремился обеспечить рус. капиталу монополию именно в Манчжурии, что лишало всякого значения уступки, делавшиеся японцам по корейскому вопросу. Вообще, вся политика B. в дальневосточном вопросе, основание Русско-Китайского банка (1895), в особенности энергичное строительство Сибирской ж. д. (начатой Вышнеградским, но тот вел дело довольно вяло и неохотно), c ее манчжурским продолжением, носили на себе явные черты империализма, не оправдывавшегося внутренним экономическим развитием России и тем более рискованного, что противниками русских на Дальнем Востоке были крупнейшие империалистские державы мира — Англия и Соед. Штаты Сев. Америки.

В сущности В. в области внешней политики потерял свою линию, линию защиты интересов промышленного капитализма (которому тогда нужны были мир и внутренний рынок, a не колониальные завоевания), и шел в фарватере «военно-феодального империализма» Романовых. Но по этой линии y Николая были более тупые и поэтомy - более наглые слуги, рекорда которых В. не мог побить просто как элементарно-благоразумный человек. K Безобразову присоединился Плеве, для которого «настоящим» министерством были не финансы, a внутренние дела, точнее — департамент полиции. В. не умел помешать войне, опасность которой он понимал. Плеве стремился к «маленькой победоносной войне» как средству отвлечения общественного мнения, средству, с его точки зрения, совершенно безопасному.

В авг. 1903 В.должен был в первый раз уйти в отставку; его ловкости хватило только на то, чтобы «упасть кверху»: он был не просто смещен, а (говорили, при помощи известного князя Мещeрского, см.) назначен председателем Комитета министров (см .)—должность,совершенно невлиятельная в те времена, но очень почетная.

Разгром России на Дальнем Востоке и финансовые затруднения, в которые попал в результате этого Николай, скоро — летом 1905 — заставили вновь вспомнить о B. Он был послан в зап. Европу и Америку — заключать заем во Франции и мир с Японией. И в том и в другом случаях он имел, последний в своей жизни, блестящий успех. Мир (см. Портсмутский мир) был куплен, сравнительно c неудачами России, дешевой ценой — уступкой собственно из русской территории только половины острова Сахалина (придворные остряки прозвали после этого В. «графом Полусахалинским» ), без явной контрибуции.

При возвращении домой B. удостоился совершенно исключительных почестей от Вильгельма II, к-рый в эту минуту делал отчаянные усилия разорвать намечавшийся русско-английский союз против Германии (см.Бъеркское соглaшение). Самолюбие выскочки было удовлетворено y B. при этом в высокой мере. Вильгельм чествовал, конечно, не только удачливого дипломата; чеpeз биржу он знал, что условием крупного займа ставят, м. пр., подавление рус. революции и что B. будет поставлен во главе и этого дела: что B. будет премьером, это было предрешено еще до его возвращения из Портсмута.

По обыкновению, В. и тут торговался — на этот раз не из-за жалования: он требовал, чтобы вся честь «восстановления порядка» была предоставлена исключительно ему и чтобы Николай ограничился утвердительной резолюцией на его, B., докладе. Манифест 17 окт. 1905 был компромиссом, и не совсем в пользу B., как ни старается последний изобразить это в своих записках как свою победу.

Второй раз В. «сдал» на составе кабинета: он понимал, что в нем нужно дать место крупнейшей буржуазии, но не смог добиться от Николая приемлемых для последней условий, не смог добиться даже прямого упоминания слова «конститyция» . Фактическим диктатором стал не B., a не ушедший, a лишь отошедший временно в сторону Трепов (см.), оставшийся довереннейшим советником Николая и имевший внутри кабинета своего представителя в лице Дурново (см.), прямого наследника Плеве.

B. усердствовал и подлаживался, писал свирепые приказы о расстрелах, организовал посылку в Сибирь «карательных поездов», но не увеличил этим своего влияния, усилил лишь своей угодливостью презрение к нему Николая. Последний терпел B. лишь ради заключения займа: заграничная биржа верила больше B., чем его царю.

Как только заем был заключен (апр. 1906), В. был снова уволен, и на этот раз отставка была окончательной, к власти более ему не пришлось вернуться. Последние годы жизни B. провел частью в Петербурге, частью за границей, на положении полуопального отставного сановника, салонного «оппозиционера», к брюзжанию которого никто серьезно не относился.

B последний раз o нем заговорили во время империалистской войны, от к-рой B. правильно не ожидал ничего, кроме неудачи. Но он умер 13 марта 1915, двух лет не дожив до исполнения его мрачных пророчеств. Николай открыто выражал свое удовольствие по поводу его смерти. «Я уезжаю c таким спокойствием на душе, что даже сам удивляюсь», писал он жене в этот день. «От того ли это происходит, что я беседовал c нашим Другом (Распутиным) вчера вечером, или же от газеты, к-рую Бьюкенен дал мне, от смерти Витте, а может быть от чувства, что на войне случится что-то хорошее, — я не могу сказать, но в сердце моем царит истинно пасхальный мир». Средневековая фигура сибирского «старцa» больше шла к фону этого царствования, нежели фигура буржуазного министра, хотя бы самого низкопоклонного. Если даже «истинно православный» и почти «истинно русский»

B.,сравнительно c к-рым Сперанский (см.) был настоящим революционером, не годился более для Романовых, это значило, что сами они уже совершенно и ни в каком качестве не годятся более для буржуазного мира. Преемник B., Столыпин (см.), лучше умел оценить своего предшественника и врага (B. не терпел Столыпина еще больше, чем Николая). Многое и существенное в аграрной реформе Столыпина заимствовано из трудов «Совещания o нуждах c.-x. промышленности», созданного B. перед своей первой отставкой (1902). В своих стремлениях сблизиться c промышленным капиталом, расширяя для него внутренний рынок и обеспечивая его дешевыми рабочими руками путем усиленной пролетаризации крестьянства, Столыпин также явился продолжателем Витте.

Помимо административной деятельности, B. выступал и в литературе. Ему принадлежит книга о ж.-д. тарифах (вышедшая 1-м изданием еще в 1883), компилятивный курс политической экономии, знаменитая в свое время записка «Самодержавие и земство»,изданная за границей (B. доказывал там своим обычным иезуитски-холопским стилем, что самодержавие и самоуправление — две вещи несовместимые; читателю предоставлялось догадываться, что же из двух подлежит упразднению), сборник документов o рус. дальневосточной политике конца 19—начала 20 вв., предпринятый с целью реабилитировать B. от обвинений в причастности к возникновению японской войны, но на деле разоблачающий его самым жестоким образом; несколько записок по отдельным вопросам, издававшихся «на правах рукописи» (м. пр., o займе 1906), и, наконец, знаменитые «Воспоминания» (изд.после его смерти, Берлин, 1921-23, 3 тома; y нас первые два переиздaны Ленгизом).

Только одни они представляют собой, от начала до конца, вполне личное произведение B., дающее понятие o его стиле и манере мыслить и выражаться; все остальное имело в B. лишь издателя и редактора, материал был собран, a отчасти и текст написан другими лицами. «Воспоминания» дают ценнейший материал для характеристики самого B. и являются настоящим рудником не всегда вполне достоверных анекдотов o жизни высшего общества, бюрократии и двора последних трех Романовых. Как исторический источник они требуют самой внимательной кpитики.

НАЗАД